|
|
"Я вечность победил!" -
Вскричал израненный осел,
Ногами упираясь в табурет,
А голову высовывая в небо,
Которое,
Вечере тайное собрав из звезд своих,
Судило землю.
Но я был слеп и без мозгов
И жил, как дятел, бьясь об стенку,
Графин разбит, течет вода,
И медленно уходят звезды...
В Вечность...
Банален Я, как сто чертей,
Лукаво изгоняющих себя,
Но мне до этого нет дела:
Вот как тебе б изгнать меня!
А Я? Что Я?
Я - это Я.
Вот ты кто? ты же ведь не Я.
И Я - не ты. Вот в чем беда!
А Я-то Я, оставь меня...
Банален Я, как сто чертей...
<5.I.93>Я видел Начало, увижу Конец,
Лет миллионы сижу у окна.
Не знаю Я смерти - Я вечен в Себе,
Вечность - мой дом. Сижу у окна...
Смотрю сквозь стекло - копошение тел,
Смеюсь, и встаю, и ложусь на диван,
Живу Я всегда - так в чем же беда?
В Вечности спешка просто смешна.
А Вы копошитесь, стараясь успеть
В секунду оставить имя в веках,
А Я улыбаюсь, лежа в тиши:
Я Вечен - поэтому можно поспать.
Проснусь - уж другие мелькают в окне -
То правнуки Ваши, но Мне все равно:
Кто смотрит под ноги - умрут много раз
Пред тем, как отыщут жилище мое!
Было время - был я умен,
Умен был я время тупен,
Тупен я бы был бы время,
Время был бы тупен я бы.
Был бы... Бабу мне бы щас бы!
С бабой был бы я бы умен,
Умен был бы я бы с бабой,
Но я тупен - бабы нету!
Умен, тупен, бабы нету,
Бабу мне бы! тупен, умен,
Пробурчал я: "Бы-бы, бы-бы",
Да и умер в тот же миг...
Я уйду в тень,
В тень времен, в тень себя.
Положив мозг на рельсы,
Въеду в Вечность на осле...
Осел и Вечность,
Как солнце и небо -
Одно в другом,
Оба во мне...
А меня - нет,
Ничего нет.
А!
Все...
Обсерватория ума, бесстрашных лиц благие взоры,
Полусожженный лист в купе и недалекие уроды,
Кусочек мысли чешет спину, я еду в Вечность на осле,
Отважный негр придумал жизнь, по-детски радуясь мечте.
Тот, избалованный бахвальством, и этот, мерющий чело,
и Я, Я - циник поневоле, берущий трупы под залог,
Оставшись на один с собою и перебив все зеркала,
Упрямо повторяет снова свои любимые слова;
Он лижет леденец в подвале, одной рукой включая свет,
И песнь поет о доброй маме, которой не было и нет...
Умом коротким всеобъемля коробку спичек, край стола,
Грызет он семечки в постели и видит сны - себя, меня,
Вдруг!.. острие штыка вонзилось в морщинами изрытый ум,
Оно вонзилось - я проснулся: суров, невзрачен и угрюм...
Я полон символов.
Не правда ли? - Неправда.
(Он лег, когда светало за окном).
Но в прорези стекла увидев Нечто,
Одним лишь символом вдруг оказался он.
Понурый клекот жалких полуслов
Мешал мне резать вены со щеки
Равноапостольными дольками на блюдце.
Все оставалось в прежнем состояньи...
Закутавшись в туман печально-шаловливый,
Стащив с небес Луну, нетронутую Днем,
Я двигаюсь в себя, и бледно-желтый ливень
Не в силах сделать что-либо со мной.
Отныне здесь я точка, там - пространство,
Слой постулатов стерся в голове,
Пренебрегая общим постоянством,
Рассказываю тихо о себе...
Исследую Вселенную в Разморе,
Перебираю ворох старых снов,
Ловлю Ничто, беседую о Корре,
Сбираю целое из тысячи кусков.
Пароль все тот же: "Вечное движенье";
Но кто произнесет его во тьме? -
Все спят. Лишь слышен шорох всепрощенья -
То Я тихонечко бреду в себе...
Не понятый никем,
А главное - собой,
В болото сделал шаг
И скрылся под водой.
Вы думаете - мертв?
О нет, друзья, ничуть!-
Что толку в суете -
Я вышел отдохнуть...
Пороша замела
Вчерашние следы -
Кто плелся здесь тогда,
Когда прошел здесь ты?!
Кто в доме отдыхал,
Построенном тобой?!!
Кто обнимал жену?!!!
Твою жену!!!
Постой...
А если в гамаке
Качалась смерть ничья,
Потягивая сок,
Шепча и хохоча?..
...Я знаю эту пыль -
Она зимою спит,
Весной глядит в трубу,
А осенью молчит.
О чем она молчит?
Кто скажет мне о том?
(Я правду отыщу
В твоих ногах потом).
Движение огня
Ты можешь разгадать.
Ты можешь разгадать,
Но сможешь ли понять?
Кривая биссектрис
Лениво вверх ползет,
По голубой воде
Бессмертный крот плывет.
Ну вот и вышел срок:
Я не пойму себя.
Ты скажешь: "Что теперь?"
"Пойду в болото я..."
Тьма наползла часа в четыре,
Я молча в думе пребывал,
Туманным взором огибая
Стола причудливый овал.
Плясали тени по гостиной,
Рождаясь в пламени свечей,
Дрожали зеркала от звуков
Нечеловеческих речей.
Сырая мгла, окутав замок,
Смотрела медленно в окно.
В просторной кресле у рояля
Кот Кублай-Хан дремал давно.
Камин погас; больные угли
Потрескивали в полутьме,
Я слушал собственные мысли,
Уподобляясь тишине.
|
С башни вдаль на досуге гляжу И слагаю стихи между тем. У Ци "Весенний Ветер" |
Уж минул Век...
Пронесся и исчез.
Как камень в небесах пустынных исчезает,
Встряхнув подлунный мир до основанья,
Растаял в воздухе.
Надолго? - Навсегда...
Уж минул Век...
Земля на том же месте.
Пришла пора, друзья мои, как прежде,
Захлопнув ставни и сошед во тьму,
Устроиться удобней у камина,
Наполнить хрусталем сверкающий бокал
И, в руки взяв перо,
Воззриться в стену...
Во дни последние,
Когда веселье глупо,
Когда неотвратимый близок час,
И Все идет к концу -
Я вижу Вас...
И мне достаточно таких видений.
Не знаю, кто я, бездарь или гений,
Но я люблю Размор, люблю Кублая,
Размеренных бесед полночный ход,
И чашку остывающего чая,
Которую пчела мне принесет...
Сомнительность желаний уникальна,
Но я не понимаю, господа!
И почему мы здесь справляем праздник
Второй из годовщин, а не в...
Ах да:
"Ах да", - о эти странные словечки -
Их тоже Он когда-то написал.
(С вершин на озеро спускается туман,
И по воде плывет пустая лодка...)
Маразм крепчает повсеместно?
Быть может. Только он не тот.
И, видно, никогда не будет нашим...
Однако, даже если непонятно
Мне большинство сложившихся вещей,
Я наблюдаю вечером закаты,
А днем - благоухание полей...
И мне на это ничего никто не скажет...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Друзья мои, так сдвинем чары,
Сверкнем залитым хрусталем
И, осушив до дна бокалы,
К обычной жизни перейдем!..
Я брел по астральным полям,
Окутанным мглой с Ахерона,
Луна освещала туман
И сон, и фигуру Харона.
Неведомый страж пустоты,
Согбенный наместник Аида
В молчании правил плоты,
Незримо скрываясь из вида.
А камни стонали во тьме,
Им вторила выпь на болотах,
Ущелья молились земле,
Из недр призывая кого-то.
Разбросанны в адских степях,
Горели огни всепрощенья,
Я брел, шаловливо смеясь, -
Божественный дух озаренья.
Туманы спускались к реке,
И, Бронзовый Master, сурово
Разглядывал я вдалеке
Высокие башни Размора
И собственный след на песке...
Столетья неслись чередой,
Сменялись эпохи, народы,
Земля становилась иной,
И таяли,
таяли
воды...
А я все стоял и сурово
Разглядывал там, вдалеке,
Высокие башни Размора
И собственный след на песке...
|
Я к изголовью руку протяну, Нащупаю стихов любимый том. Ли Цинчжао. |
В задумчивости я листаю Бокля.
Сей запыленный томик в переплете
Когда-то строгом, ныне - в безвозвратном
(Для времени и крыс была работа),
Невольно оживляет персонажи
Давно забытых сказак и преданий
И выпускает стайкой сновиденья
Из усыпальниц памяти во тьму.
То было с нами... (неужели правда,
Что в обмелевший Стикс не входят дважды,
И я теперь лишь разумом внимаю
Знакомым чем-то словосочетаньям?!)
Се прошлое. Угрюмо и безмолвно,
Наполненно презренным копошеньем,
И только в самой бездне след Исторьи,
Которую приятно забывать.
Эпоха Бронзовых Властителей Маразма
Ушла. (Дождливый день сменился ночью).
Ушла за дальний берег Ахерона,
В туманы, в пустоту, в небытие.
Потомкам же остались в назиданье
Немые манускрипты мертвых эльфов,
Дожди да черный крест на желтом фоне.
И больше ничего. (В который раз).
Мелькают пожелтевшие страницы
Печальной книги, словно в том Саду
Осенние последние листы,
Порывом ветра сорванные с веток,
Кружатся в вольном танце до земли
И устилают тихие аллеи.
Я медленно поставил книгу в шкаф
И вышел.
Сквозь ветви клена
Свет в мою беседку льет
Луна. Должно быть,
Осень...
В пустынном парке
Следую за тенью. Как
Странно и смешно.
Окна распахнул
И любовался сливой,
Сентиментальный.
Дождь перестал, я
На лодке плыву. Тихо,
Лютня играет.
Подняв упавший
Лист, задумался о нем
И встретил вечер.
Предвосхищая легкую улыбку
И давнее знакомое "хе-хе",
Тебе я посылаю совокупность
Славянских букв.
Попробуй разбери.
Итак, ленивый бард конца столетья
(Ненужный пафос, впрочем, все равно),
Что жизнь? Что Тимофей? Что вдохновенья?
Молчат? Все трое?! Это ничего...
В "приятственной тиши" глухих селений,
Смотрясь в свечу и теребя усы,
Я взвешивал Вселенную. И что же? -
Она равна нулю!
Смеешься ты...
Да! Да! Нулю! По чьим-то предсказаньям
За этим должен следовать конец.
Но я пишу, а значит - вещи длятся,
Ошибся тот загадочный мудрец.
Иль не ошибся...
Дерзким откровеньем
Я поделился с мхами на ветвях.
Они безмолвно наблюдали небо,
Светились звезды на пустынных пнях.
Я перевел часы, уравновесив
Все грани механизма Бытия.
(Знакомые сентенции, не правда?
В вопросах мирозданья скучен я).
Так вот, любезный сердцу Магистратум,
По правде (без рассудка) говоря,
Что жизнь! Что Тимофей! Что вдохновенья!
Лишь минусы да плюсы от нуля.
Не пишешь? - Не пиши, будь равновесен.
Не подвергайся суетным мечтам,
"Вчера" предай забвенью, "завтра" - Небу,
Сегодня хорошенько выспись сам.
| "СЈ бред!" - возопит старый мудрый И.А. |
Очень Андрюша! Тебе я пишу.
(Помнишь меня ты, собака, аль нет?!)
Пошлостей разных кровавый поток
Нас разлучил. (Расчленил и обмыл).
Были прожекты, корявые строки,
Порно-стихи и слова не по-русски.
Нонче же - только с доверенной почтой
Есть перспективка Сухбат* всподначать.
То-то, дражайший... Знать, боле не пишешь
Сонмы элегий, сонетов и басен.
Милое дело, усевшись с красоткой,
Вслух почитать прошлогодний альбом.
Стало быть, двадцать? Что ж, я поздравляю.
Это, конечно, никчемная цифра:
Вряд ли, что двадцать (и вряд ли на много),
Но - поздравляю: живи, мужичок.
Будь ненасытен в желаньях искусных,
Плоть истощи суестрастным движеньем.
Боже, как глупо советовать это!
Но не глупей, чем Софокла читать.
Или Эвклида, а то и... но хватит.
(Сам я Фемиду давненько читаю).
В общем, заваривай чай постепенно
И наблюдай парадоксы пространства.
Этим кадансом хотел бы закончить
Суетны бредни слепого поэта:
Ум обмелел, да и руки устали.
Как твои руки?
Дрожат?
Пустяки...
Вспомнишь былое, узнаешь меня, -
Значит, не зря я проделал сей путь.
А с удивленьем поднимешь глаза -
Тяпни пивка и про это забудь.
* - Сухбат - беседа (узбек.)
Позволишь ли ты мне, друг юности безумной,
Забыв печали звук, на лире златострунной
Напомнить песнь Харит и радость прежних дней?
(Позволишь или нет, но вспомню я о ней).
Увы, дряхлеет кровь, меняются стремленья,
И нет уж тех забав, былого вдохновенья,
"Нешуточных" страстей, уверенной мечты,
Уж нет всего того, что, может, помнишь ты.
Веселый детский рай, дарованный судьбою,
Покинут навсегда... Но кажется порою
Во снах и наяву, что жарким летним днем
С тобою снова в лес иль на поле идем.
О, Геба, не спеши! Я вижу эти годы -
Настольные "бои", и карточны колоды
В уютном шалаше, и ледяной Карьер,
Ночные кутежи без отдыха, без мер,
И кукурузный рейд (старик, ты помнишь это?!),
Купанье под луной - загадочное лето!
"Недетские" слова о смерти и мирах,
Веревки для машин, беседы о "делах".
Горящие костры я вижу за прудами,
Пробежки по утрам, придуманные нами,
И споры, что есть септ - иль малый нонаккорд,
Безудержный футбол - любимый детский спорт.
Но Крон не умолим, идиллия не вечна,
Лишь старый рифмоплет (и то не я, конечно)
Додумается петь сей суетный призрак,
Вздыхая о былом, проживши кое-как.
Не будем сожалеть о юности летящей!
Подъемлем чары в круг и влагою манящей
Попомним эти дни и восхвалим Творца,
Не давшего узреть Грядущего лица.
Да ужаснется Феб безумному поступку,
Навек оставив дерзкого поэта, -
Тебе, младой заточник медиатров,
Я посвящаю свой последний стих.
Увы, не будет в нем ни песнопений
Во славу двадцать первого рожденья,
Ни пожеланий счастия, - все это
Тебе другие скажут за меня.
Зачем мы пишем? - На Великом Пинде
Давно нет места новым стихотворцам.
Ужель способен ты поведать миру
О том, что тот не слышал никогда?!
И полно! За последние столетья
Все сказано. Заняться повтореньем? -
Возможно, но бессмысленно,
Лишь Лету нерусскими стихами засорять.
А музыка?! Унылые аккорды,
Подобие Божественных Созвучий,
Безликие ряды немых повторов,
Осенне-примитивный диссонанс.
Ты прав, Консорт, не время, а машина,
Быть может, сохранит сии творенья.
Но для кого - не знаю. Лучший выход -
В конце трудами растопить камин.
Молчание - простейшая из Истин,
Искусство оставаться внетональным
Есть мудрость Неба; суетные речи -
Исчадье человека, сор души.
Уверен, что не внемлешь Магистрату -
Ты слишком далеко зашел в писаньях.
Я лишь прошу: не удовлетворяйся,
Смотри в себя, как самый злейший враг.
Не возлюби плодов своих раздумий,
Не вспоминай о них по окончаньи,
Не жди хвалы, ни золота, ни славы,
Иначе - смерть в стихах (дурной конец).
...Пожалуй, хватит. Кончились чернила,
И всходит солнце. Был я откровенен
С тобою, впрочем, кто из нас не грешный.
Ответ не нужен - все известно нам.
Прости, что не прибегнул к остроумью,
Пустому, как Бодлерова лошадка,
И не употреблял английских фразок,
Чем, может, равнодушие навлек.
...Без всякого желания занять
Вниманье Ваше этим разговором
Я начинаю медленно слагать
Сии стихи, навеянные Корром.
Спокойный и безумный разговор,
Занятие лукавых Магистратов -
Его я помню. Но исчез Размор,
И скрылись земли в глубине закатов,
И неоконченным остался давний спор...
Признаться, этот тон мне надоел.
"Печально-шаловливые" терзанья
Минувших дней (я их когда-то пел)
Теперь наводят скуку созерцанья
И стойкое желание поспать.
(Об этом я и вздумал рассказать).
Эпилог
Лениво-лучезарные столетья,
Осенний замок и здоровый сон
Дороже стихотворного бессмертья, -
Пошел же прочь! Несносный Аполлон!
В приклеенных ушах не много толку,
Пчелиный сон не трудно раздавить.
Я снова удивлен, когда на полку
Тяну из прошлого несуетную нить -
Безумный экземпляр безумной книги.
Читателей веселых легионы,
По счастию, к Размору не придут.
Се значит, что новейшие Хароны
В забвенья списках нас не помянут,
Поскольку этот том не прочитают.
И славно! Я незнанье предпочел бы.
Представь себе вопросов шумный рой:
Причем здесь колокольня, слива, пчелы,
И дым, и мхи осеннею порой?
Воистину - я знаю и довольно.
Всегда, как придаюсь я размышленьям
Иль непонятным снам в тени дубров,
С религиозным где-то упоеньем
Произношу один из тех стихов
И продолжаю тайные досуги.
Когда же отступает вдохновенье
(А чаще, когда нечего писать),
Я снова наблюдаю повторенье
И сухо мыслю: время отправлять.
Прими и это, Собиратель ямбов.
Блажен, кто знает вдохновенья,
Кто Славой Феба озарен:
Лукавой волей Провиденья
Храним от счастья будет он.
Во все года лишений скучных
Поэту дан один завет -
Искать в себе мелодий звучных,
В житейском море ямбов нет.
Лениво побранив с Парнаса
Условность нескольких миров,
Усердно потчевать Пегаса, -
Наш жребий, видимо, таков.
|
...Только хочется спать. Г.П. |
"Только хочется спать" - бесподобный эффект Бытия.
В нем спокойствие духа и взгляд, сознающий условность.
Вспоминать этот мир - все равно, что оплакивать мертвых.
Ломоносов был прав: изменившись, никто не исчез.
........................................................
Здесь, как будто, зима. Но всегда парниковый эффект
Недолюбливал снег, и поэтому осень продлится
(В наказание) месяцев шесть. Это если весна
Будет чем-то отлична от осени. Сим заключеньем
Вряд ли я удручен: как всегда, просыпаюсь под вечер
Да гуляю с собакой, смеясь и шепча в темноте.
Северо-Западная
Окраина Последнего из Великих Городов.
|
У вод я подумал о бесе И о себе, Над озером сидя на пне. В. Хлебников |
С трудом чернила отыскав,
Лениво помолившись Корру,
Нащупав мысль и с кресла встав,
Я приступаю к разговору.
Итак, любезный Константэн,
Хоть над Судьбою надругался,
Хотя и помнил мой катрэн, -
В плену осеннем ты остался.
Теперь, бессовестный пиит,
Я вопрошаю с удивленьем:
Ужель и вправду шелестит
Твой голос, кованый терпеньем.
Если так - то в добрый путь
(Прости мне оборот сопливый).
Ты сделаешь нас "чем-нибудь",
Певец то резвый, то унылый.
P.S.: Чуть не забыл! (Проклятый Рок
Отнял рефлекс запоминанья).
Вот в продолжненье пара строк,
Мы назовем их "пожеланья".
Как Представителю Шести,
Лицу-Идее (здесь на -ищу),
Тебе не плохо б завести
Усы, а то и бородищу.
Пошел бы также длинный шрам,
Слиянье опыта и стали,
Следы от оспы по щекам
Тебе б внушительность придали.
На этом - все. Прощай, пиши.
Слуга уносит поздравленья.
Я остаюсь один в тиши
Охотиться на Откровенья.
|
Вот тебе экспромт. Лучше не умею и не хочу. К. Батюшков. |
Отрок сметливый, задумав оставить себя в поколеньях, Если когда-нибудь ты в недовольстве пребудешь печальном "Бесконечностью" названный Бог засыпал у ворот; Страстью нездешней пылая в узком пространстве гостиной, Дева младая, узрев в отдалении меж древесами Усвоив прошлую ошибку Способность быстро прозревать Привычным жестом мудреца
Бороду рамкой обвел. (Сгинул, однако, хитрец).
Надпись К Подарку
Ловкой своею игрой, новой идеей своей, -
Вспомни подарок забавный, поведай ему о сомненьях:
Он, улыбнувшись слегка, дельный совет тебе даст. Элегия
Вечерело... В деревню тянулись стада пастухов и баранов;
Где-то лаяли псы и кричали хозяйские дети;
В полутемной каморке я выкрасил новую Фреску. Элегия
Словно безумец в бреду строки пишу наугад.
Тихо чернила текут, за окном шевелятся созвездья;
Кто-то Куранту* прервал -, видно, запутался сам. Эклога
Маленький пруд, поспешила туда и, отдавшись желаньям,
Скинула легкие платья и страстная в воду ступила.
Звери лесные и птицы сходились к прибрежным утесам,
Чтоб наблюдать молодые утехи изысканной плоти.
Только один пастушок равнодушно взирал на веселье Природы:
Трэшевый ход он из дудки извлек и искал продолженья! При Повторной Посылке Афиши
И следуя желанью стен,
В надежде на твою улыбку
Я повторяю свой катрен:
Когда нужда тебя достанет
Деньгами либо чем другим,
Ты помни: сей клочок бумаги
В любом из дел употребим. * * *
Во мне не трудно угадать.
Сложней гораздо отыскать
Уменье здраво рассуждать. * * *
Я вскинул бровь, начав с конца
Прочтенье книги без страниц, -
Все для тупиц... Гневный Зачинатель
|
Who wrote libretto for the Universe? Т. С. |
Пустая каморка, мерцающий уголь,
Раскрытая книга, полночная дрожь.
Читаю сценарий, сценарий для мира,
Написанный мною в последнюю ночь.
Libretto готово, да здравствуют буквы!
Отдам Тимофею - пускай задает
Свои хохотуче-тугие вопросы, -
Они бесполезны, а Действо - идет.
Когда б я был, как ты, Консорт,
С презреньем славу отвергавший, -
Я б сочинял один discord,
Впоследствии осенним ставший.
Я посещаем страшными гостями:
Картины прошлого, входя в мой терпкий сон,
Унылою толпой теснятся пред очами,
Зовут с собою в дымный Ахерон.
Я вспоминаю проклятые годы,
Нависшие позором черных скал,
Когда я сел за эти переводы
И Тимофеев текст впервые в руки взял.
В тени, должно быть, много градусов,
Но я, конечно, не о том.
О сколько странных дивных казусов
Таится в черепе моем!..
Я когда-нибудь сдам свое тело в музей,
Чтоб, когда я умру, все другие могли
Приходить в тот музей и табличку читать:
"В этом теле жил Мастер Маразма..."
Стих написал я намедни большой и могучий,
Главным героем избрал я, конечно, себя дорогого.
И на примере своем показать Широту, Гениальность и Силу,
Кои в стихах от Магистра всегда и во всем пребывают...
Люблю бранить!
(И, благо, есть чего...)
| Гр.Кар.Газ<аряну> |
Книгу решили издать мы (как можно потолще),
Я же, конечно, свалил все заботы на Гришу.
...Долго потом мне пришлось избивать себя плетью,
Чтоб получить наказанье за то, что я сделал...
Чтобы вырыть глубокую яму,
Не корячься над ней многотрудно, -
Просто выкопай ямку поменьше
И водой поливай ежедневно, -
Вот и вырастет яма большая...
| Г.Г. |
Тебе, заложник рифм и неизбывных чувств
(Которые излить не можешь на бумаге),
Тебе завидую и над тобой смеюсь.
А, впрочем, неизвестно, кто мудрее...
Какая все же прелесть есть в дуэли:
Его убить, убитым быть, -
Я чувствую себя, как божество...
Всю жизнь свою вопросы задаешь,
Тем самым разделяя мир на свой
И тот, который хочешь разуметь,
Но только отдаляешься ты сам.
А сверху, в созерцании Единства,
Глазами сотен тыщ потухших звезд
На путь твой молча смотрит Вечность...
Юноша славы желал, суетно лиру терзая,
Гордый напевом своим, всем советы давал.
Что же с ним сталось? - Увы, только безвестный пиита
Вспомнил исторью его и в пентаметр заключил.
Осень, признаться, люблю и диссонанс уважаю.
Есть лишь проблема одна - легче писать диссонанс,
Слышимый нами всегда, чем благозвучны аккорды
Видеть в движении нот и восхищаться игрой.
Длинноволосый певец замышлял всевозможные буквы
Складно в строку уложить - это ему удалось.
Вздумал тогда наделить он творение смыслом нездешним.
Что ж мы имеем теперь? Хитрый Григорий, скажи.
Длинноволосый певец, в ожидании милости Феба,
Сам написал монолог, сам же его оценил,
Сам распознал гениальность и лаврами сам увенчался.
...Феб не явился к нему. (Двум божествам не бывать).
Неумелой рукой садиста
Я тебя искромсал пилой, -
И последнее слово Магистра,
Как всегда, оказалось за мной.
Умею делать я загадочные лица,
Туманно говорить, таинственно молчать,
Нести маразм, не в тему веселиться,
И пару строчек Фреской называть.
Мой внутренний расклад таков.
(А что вы ждали от Весов?)
| Потустороннему |
Нам, видно, было суждено
Сие неумолимым Роком,
И вот - я знаю Вас давно.
В которой жизни? - тайным сроком
Мои уста не оживут:
Ответы После нас найдут.
Полны безумных наслаждений,
Не зная будущих творений,
Мы просто начали писать.
Теперь мне хочется зевать,
А Даты - Фресками встречать.
Несносный Бес, игривый и лукавый,
Атонализму жертву подыскав,
Тебя завлек секундой и октавой
Аиду в бездну, что-то проорав.
Лишь только он Дискорду помолился
И вытащил свой жреческий кинжал,-
Я этот стих бессовестный прервал.
...И наш герой на Клязьме очутился.
Книгу неужто издали седые давно Магистраты? -
Верно, на полке в шкафу вижу ее корешок.
Я маленьким колесиком судьбы
Пророю сотни маленьких траншеек
И буду жить там.
(Ай да парадигм!)
Ты мексиканок горячих, пленив бородой и стихами,
Стройно высаживай в ряд и о России вещай.
Я в липких листиках подобен
Несуществующим мечтам.
Ты мексиканок горячих, пленив бородой и Россией,
Можешь выкидывать вон - боле они не нужны.
Четыре толстеньких струны
Орфеем мне подарены, -
Я их на палку натяну
И ми-бемоль мажор возьму.
Вам, из московских болот, наконец-то присыпанных снегом,
Весело буквы пишу. (Балуюсь белым стихом).
Все же, наличие схожих у строк и у строф окончаний
Вряд ли важнейшая вещь - так бы и я был поэт.
Сколько Великих Трудов создавалось с презрением к рифме!
Слава Создателям их! Вечность прияла сей дар.
Дворник сжигает листву, с любопытством взирая на небо,
Там наблюдают за ним, дымом весьма польщены.
Как бы заметил Магистр - Завершенность есть признак Вселенной,
Правда, добавил бы он: Осень не очень люблю.
Дворник сжигает листву, равнодушно уставившись в небо,
Там тишина, пустота, дым расщепляет себя.
Как бы заметил Магистр - Завершенность есть принцип Вселенной,
Он бы заметил, рванул и побыстрей зашагал.
...Сев на коня за гробом, ускакал.
Когда героя призвала Валхалла,
Он на вопрос "Что делал?" отвечал:
"На Русской почве рынок я создал
В культурном смысле темного металла".
И, сев за стол, с богами пировал.
(Меж тем на землю Осень наступала).
На просьбу выслать "свежий матерьял"
Немного туповато улыбаюсь:
Действительно, я некогда писал,
Но, слава Богу, быстро перестал,
Теперь спокойно в гамаке качаюсь,
Читаю Бокля, иногда срываюсь
И сильно грохочу, а иногда -
Смотрю, как шевелится борода***.
Итак, вот мой портрет. По вечерам,
Когда предметы обрастают тенью,
Люблю смотреть в себя и где-то там
Отыскивать причины к восхищенью.
(И напрочь забывать их по утрам).
Пятый год пошел Орденским забавам:
Ни Магистров нет, ни бесед лукавых,
Время все сильней с Памятью бранится,
Роспись поблекла.
.................................................................
Отыграв концерт и закончив Фреску,
Оглядев себя в зеркале гостиной,
Усмехнулся я на Исчезновенье:
"Экая жалость".
Укрыв ее поношенным тулупом,
Ты привезешь в Россию Клементину:
Вы станете гармошкой, кто-то - трупом,
А я же возвращусь в свою причину.
** Чайники, Кружечки,
Липкие листики, -
Всуе. ^
*** Ossia: Теперь спокойно в гамаке качаюсь,
Потягиваю сок и смертью называюсь.
(см. "14 января 1994 года") ^
